Обзор фильмов о военных полигонах

Ораз Рымжанов снял документальный фильм «Полигон». Не нов сюжет для режиссера, не первое обращение к материалу, а смысл все тот же: добиться, чтобы закрыли семипалатинский полигон, на котором могут продолжаться подземные испытания ядерного оружия (по официальным сообщениям, последнее произошло в октябре 1989 года, но полигон не демонтирован, и тайна планов сохраняется).

Казалось, уже «Казахстан — Невада», прошлогодняя картина, с вопиющей доказательностью убеждала в неотложности такого решения. Оно не было принято. Следующим шагом кинематографистов был «Караул» (Караул — название поселка вблизи полигона).

Мы знаем постулат милосердия: пусть бросит камень тот, кто без греха. Тысячи людей, стар и млад, участники движения «Невада — Семипалатинск» бросают свой камень — ни на ком из них нет вины в умертвлении земли, превращении ее в зону непреходящей опасности, в истреблении народа. И в «...Неваду», и в «Караул», и в «Полигон» включено это действо. Растет гора. В память записываются свидетельства жертв, наблюдателей, исполнителей, по крупицам добываемая информация.

Картина заслуживает подробного рассмотрения — о чем, о ком, как сделана. Кроме четко и эмоционально выраженной публицистической программы авторов, я ощущаю присутствие другого, параллельного сюжета и долго не могу понять, откуда он взялся. Ораз предупреждал, что «Полигон» получился необычным по форме, непохожим ни на один прежний фильм. Это правда. Материал как будто сам сложился, чтобы определить собственную цель-задачу, странную и, может быть, непредвиденную авторами.

На экране — жители поселков Караул, Кайнар, Саржал, врачи, генералы, причастные к испытаниям и имеющие мнение на этот счет, академик Ю. Б. Харитон, Андрей Дмитриевич Сахаров, Олжас Сулейменов.

Исторический кинодокумент — последняя запись А. Д. Сахарова. Это не интервью, не беседа — мысли вслух. Сахаров вспоминает, рассказывает, как был привлечен к работе над ядерным оружием, как вел борьбу против его испытаний и как удалось добиться большой победы — запрещения взрывов в трех средах. В космосе, на воде и на земле. Разрешенными остались только подземные.

За демонстрацию военной мощи, считал Сахаров до последних своих часов, мы перестали платить человеческими жизнями. Людей, он был уверен, эвакуируют, увозят на расстояние, где взрывы уже безопасны. Он ошибся, великий правозащитник, не лгавший и не берегший себя. Перед нами калеки, уроды, дебилы, страдальцы — три поколения жертв.

Перед нами до сих пор трескающаяся от внутреннего жара, смертельно зараженная земля. Люди, никогда никуда не уезжавшие, живут и работают тут, угадывая необъявленные взрывы по рези в глазах и по запаху.

Кадры митингов, которые проводит «Невада — Семипалатинск», впечатляют. Народ молится, молодые матери вкладывают камешки в руки младенцев, отцы подносят детей к дереву, сплошь обвязанному ленточками-памятками... Надписи на майках юных и гораздо старше участников Движения, транспаранты, требования, призывы... Марши протеста... Ярко, захватывающе. И немножко настораживает «зрелищность».

Что же получается: не прав Сахаров, жизнь которого трагически переплетена с трагической эпохой, и прав Олжас Сулейменов, не прошедший самолично кругов ее ада?

Но думаем, думаем, думаем дальше. Что еще заставляет нас почувствовать этот странный, раненный собственными открытиями фильм «Полигон»? Нам может помочь напечатанная в десятой книжке «Знамени» за 1990 год документальная повесть врача Каната Кабдрахманова «Люди на полигоне».

«Радиация легла на наши судьбы невыносимым грузом. Мы не знаем в точности, какую дозу ее мы получили, ведь взрывали бомбы и проверяли последствия взрывов одни и те же люди. Они облучили нас, и это факт. И в наших генах неощутимо заложены уродства и болезни. Уродов и больных детей и теперь у нас много, но будет куда больше, пусть даже не родившиеся еще младенцы никогда не услышат взрывов...»

И у Рымжанова, и у Кабдрахманова полигон связан с невозможностью жить. В самом прямом смысле слова. Сорок лет эксперимента нанесли сокрушительный удар по народу. Знак его смертельного отчаяния — многочисленные случаи самоубийств. (Кабдрахманов: «А ведь казахи никогда не кончали с собой. Никогда прежде».) Знак надежды — явленная способность к концентрации воли, творческих усилий.

Движение «Невада — Семипалатинск» — сгусток энергии, направленной на спасение. Здесь неуместно, наверное, сразу перевести разговор на казахское кино. Рядом с полигоном что значат его недавние беды, нищета, упадок? Сопоставление — кощунство. Да, если причины возникновения нынешней «казахской волны» видеть только во внешних обстоятельствах.

«Положение в казахском кинематографе настолько тяжелое и безвыходное, что у нас нет никакого иного выхода, кроме блистательного», — цитирует Ермек Шинарбаев Мурата Ауэзова. Это была красивая мечта Ауэзова, несколько лет проработавшего на «Казахфильме», а теперь вернувшегося к занятиям литературой.

Мечта осуществилась, но вряд ли феномен «казахской волны» выводится из мерзостей застоя. Я убеждена, что это та же энергия, другой вид ее проявления. Накал национального искусства — вызов черной судьбе, брошенной «у бездны страшной на краю».

Таков, может быть, его глубинный смысл.

А наверху — реальные отношения с «нормальной» действительностью.

Не исключено, что «Конечную остановку» Серика Апрымова назовут лучшим фильмом 1989 года. Ее стоит оценить и выше, не привязывая ко времени выпуска. Картина Апрымова из тех, что делают репутацию кино как искусства. Между тем ее без всякой радости просмотрели на месте событий — в том ауле, где она снята и где живут подлинные герои истории. Не хочется глядеть на свое. Правда выглядит тем горше, что это наблюдается не в городе, наводящем порчу, а в старом ауле. Все потрачено, изъедено, испито. Надежды нет ни на традиционный уклад, ни на молодые силы.

По-моему, можно читать эту «книгу печали» чуть иначе. В ней нет стержневого персонажа, который бы прямо или от противного выражал автора, но в каждом эпизоде-сюжете есть человек, которому в этот момент хуже всего, его боль (почти всегда — от унижения) ощутима. Может, и не его боль, поскольку он полон безразличия, а за него. «Конечная остановка» — в первую очередь добрый фильм.

Странно, именно доброты агрессивно требуют многие зрители, судя по редакционной почте. Но и, конечно, красоты, земной или неземной страсти, похожести и одновременно непохожести на жизнь с ее экономическими трудностями и бытовыми проблемами.

Изложенное «задание» вполне могло бы послужить аннотацией «Мести». Однако ни копейки не захотели заплатить за нее прокатчики, подавляющее их большинство. Если вопрос «почему?» задавать себе тысячу раз неотступно, что-нибудь в конце концов сообразишь. Обида, убийство, клятва отомстить, решение жены взять в дом молодую наложницу, которая родила бы сына, чтобы заменить теряющего здоровье отца-мстителя, поиски убийцы-жертвы по всему свету, любовь (материнская, сыновняя, братская, женская), вмешательство высших сил...

Плюс красота природы, людей, отношений. Разве недостаточно для массового успеха? Наверное, более чем. Остается предположить, что покупатель догадывается: сюжетом картина не исчерпывается. Что-то в ней еще есть дополнительное. Если так, покупатель прав. В фильмах Ермека Шинарбаева есть некомфортная идея, причем не декларируемая автором, а живущая сама собой и явно не в ладу со злобой дня: главное назначение человека в мире — сохранить, а не изменить, пусть даже с благим порывом к улучшению, достойный конец пути — возвращение.

Мурат Ауэзов уже два года назад, когда мощный расцвет «Казахфильма» пребывал в стадии робкого рассвета, считал Ермека Шинарбаева определившимся художником, притом стайером. Критик Валентин Михалкович относит его к немногим художникам, нашедшим путь. А вот что говорит сам Шинарбаев: «Мне иногда хочется выйти и сказать: у меня ничего не получилось, не надо это смотреть. Или спросить: послушайте, а это не галиматья?» Не спешите злорадно усмехаться.

Углубляться в тему неудовлетворенности своей работой опасно. Хотя бы по причине субъективности восприятия. На параде «казахской волны» (прошедшая в феврале общестудийная конференция) показали подряд два фильма Сергея Азимова: «Жоктау. Хроника мертвого моря» и «Заповедное место». Первый — об Арале. На обсуждении, завершавшем конференцию, попытка действительно обсудить «Жоктау» не только не была поддержана, но с ходу отвергнута как недоразумение, трагедия Арала, равная «полигонной»,— трагедия народа, что и говорит картина взволнованно, убежденно, подробно.

Значит, авторы (сценарий Юрия Резникова и Сергея Азимова) вне кинокритики? Гражданская позиция — гарант неприкосновенности? Отрицать актуальность фильма и искренность авторов мне и в голову не приходит. Но их личного участия в фильме, кроме пафоса (еще раз скажу: искренность сомнения не вызывает), не вижу. Пробую объясниться с режиссером, ссылаюсь на Клода Ланцмана. который неотделим от своей картины «Шоа», и она от него, который не только нашел страшные факты, свидетельства обвинения, а сумел в полноте показать «всю идею» истребления народа. Наверное, титаническая работа Ланцмана состоялась, потому что у него была собственная «вся идея» — собрать свой народ. Идея фильма. Иначе получается самоигральная искренность, рассматриваемая как доблесть, к сожалению, и авторами. Что ж, «Жоктау» — нужная и честная картина. Она расширяет представление о трагедии Арала.

«Заповедное место» — Баянаул — когда-то вправду было заповедным, особая благодатная зона среди степей. Отсюда родом немало деятелей казахской науки, культуры, искусства. Сейчас Баян-аул — глухая заброшенная глубинка. Среди степей ничего не осталось, скоро может не остаться и памяти. Я спросила у Сережи Азимова, знает ли он казахский язык. Знает, потому что отец вынужден был уехать из Казахстана — язык для семьи стал осознанной потребностью и единственным залогом возвращения. Может, потому и получилось «Заповедное место» — негромкий и очень личный «фильм с идеей».

В 1989 году снял две картины Абай Карпыков — документальную двухчастевку «Бахыт. Первая кровь» и игровую полнометражную «Влюбленная рыбка». «Бахыт», мне кажется, рассчитан на доверие. Это серьезный разговор о том, как от имени перестройки учиняется расправа с молодым талантливым архитектором, «функционером» городского масштаба, не дождавшимся набата свободы.

Толкового, инициативного работника отстранили от дел. Кто? Самый простой ответ — новая метла, пришедшая к власти по ошибке или обманом. А вдруг все не так драматично, просто своя своих не познаща? Со своими как раз и неувязка. Кому он свой, Бахыт? Он похож на Федорова — размах, энергия, жизнелюбие. Но похож и на командно-административного «хозяина». Как теперь говорится, Абай Карпыков сумел задать вопрос.

Что касается «Влюбленной рыбки», то в нее все сразу и влюбились. Герой по имени Жакен, конечно, не из того аула, где снимали, а потом показывали «Конечную остановку». Он вообще не из аула, а из пригорода — ни Богу свечка, ни черту кочерга. Его брат — музыкант, но тоже не совсем настоящий. Машина у них то ли общая, то ли ничья. Женщины, с которыми Жакен вступает в отношения, не слишком вступает,— оборотни. Что же это все такое? Жизнь — нежизнь — пограничье? Даже автомобильная катастрофа с многократным переворачиванием не берет их, маргиналов.

Начиная с 1985 года на «Казахфильме» работают в постоянном сотрудничестве Александр Баранов и Бахыт Килибаев. Уму непостижимо, сколько они успели. Причем из одиннадцати поставленных по их сценариям фильмов три они сняли сами.

Возьмем хоть последнюю картину — «Женщина дня». Теснейшими узами она связана с «Ассой». Хитро как-то и весело. «Женщина дня» — игра с «Ассой», игра Баранова и Килибаева с Соловьевым, «сведением счетов» с метром. «Асса» — манок, но отчасти и объект — пусть прикрытого признанием — пародирования, то есть молодые соблюдают собственные амбиции. Словом, как ни поверни, изобретательно, лихо: простодушным — переживание острого сюжета, гурманам — юмор, поклонникам «Ассы» — тоже радость.

Крепкость сложения отличает и предыдущие фильмы. Пожалуй, в них недостает принципиально нового, открытий, откровений, но есть и редкие достоинства: хороший темп, ровное дыхание.

Как сценаристы, Баранов и Килибаев, что называется, просто не сходят с экрана. Значит, режиссеры видят в их сценариях возможность самовыражения

Рашид Нугманов, например, снял «Иглу», одну из самых популярных картин 1989 года (по зрительскому конкурсу «СЭ»).

Популярность — острый вопрос. Даже «казахская волна» спотыкается на этом месте, хотя ее «серьезные намерения» по отношению к зрителю очевидны. И нешуточные, без кавычек,— особенно. Признать пророка — труднейшая задача для отечества. Но если пророк идет навстречу, они находят друг друга.

Ближайшее, возможно, свершение, которого мы не без оснований ожидаем,— «Человек из Отрара». Снимает фильм Сердак Айманкулов по сценарию Алексея Германа и Светланы Кармалиты.

Вера Иванова